У родителей, кстати, секса нет вдвойне. Тут мы все немножечко иисусы. Потому что, ну как — твои папа и мама. И секс. Третий лишний. И это не папа.
А у стариков тоже его нет. Когда тебе 20, его нет у тридцатилетних стариков. Когда 30, у сорокалетних. Когда 40, начинаешь подозревать, но запиваешь горькой. А то фу. В самом деле, которым шестьдесят, они что, челюсти в стакан и ну слюниться и складки перебирать? А когда переберут, тогда мнут и гнут? Больше то что там делать, господи же. Ну, былое вспомнят, но не в подробностях, память же. А так: раньше, вроде, оно другое было, нравилось. А сейчас, мол, что? Одна ломота в костях и суетно. Пойдём лучше на улицу, суставами поскрипим.
Выходят они на улицу, он её хвать за талию демонически, а ты двумя руками крестишься и шепчешь «развидеть, развидеть, развидеть».
Потому что эстетики никакой, одни залысины и кривые спины. А туда же, в секс.
А секс, это же когда нет морщин, целлюлита, обвисшие сиськи по пузу не хлопают. И стоит. Как почетный караул в Стокгольме, у Королевского дворца. Как он стоит, ребята. Или швейцарские гвардейцы в Ватикане. Как они стоят! Я раз в жизни видела. В Ватикане. Хочу в Ватикан. Туда-сюда мимо ворот ходить, сублимировать.
У вас однажды такое будет, так книжку напишете. Стишок, на худой конец. Ненене, худой конец — идиома, не эвфемизм. Не волнуйтесь.
И Саше Грей всегда 22. Вот это секс.
А остальное – стыд и бля и как так можно. Как можно вожделеть морщинистую жопу, правда? Как можно хотеть складочки у губ и человека с катетером в дырочке в правом боку. Господи, у них весь секс же в том, чтобы помочь со стула встать друг другу. Привстал — прелюдия, встал — оргазм.
У нас же в 43 всё как отрежет. Ррраз, и ничо не знаем. И не было ничо. И дети из капустного листа.
Так ведь, да? Но нет. Секс вовсе не про тело. Хорошо, не только. В основном не про него. И этим он прекрасен. В любом возрасте, кроме подросткового. Там же что, там остановись, мгновенье. А нет, уже не надо.
Автор текста Ira Zvereva.
