С тех пор, как Инна занялась «духовными практиками», что-то пошло не так.
Бывало раньше, позвонишь ей: «Как дела?», и она, как нормальный человек, отвечает: «Ужасно. Петя снова кокетничал со студентками в инстаграмме. Вот сижу и думаю: закатить ему сцену ревности или лучше пойти купить туфли?»
Или так: позвонишь ей на следующий день: как дела? «Великолепно! Купила туфли со скидкой и сэкономила на театр. Пойдешь со мной?»
В общем, была она женщина как женщина, а теперь стала осознанной личностью. Теперь на вопрос «как дела» она в ответ сначала долго молчит, как бы намекая на то, что вопрос удивительно глупый, а потом говорит примерно следующее: «Да что такое вообще — наши так называемые «дела»?
И снова молчит в трубку.
«Как там Петя, — спрашиваю, — не ревнуешь его больше?
«Ревность – это эгоизм. Кто мы такие чтобы считать мужчин нашей собственностью?»
Вот это поворот, — думаю я с уважением.
«Может, пойдем в «Фамилию» сходим? Там новую партию одежды привезли. Цены копеечные…»
Она снова выдерживает паузу, и я чувствую, как осознанная личность в ней вызывает на дуэль презренного шопоголика и пронзает рапирой в самое сердце.
«Нет, не пойду. Тратить жизнь на весь этот материальный тлен я больше не буду. И без того полжизни ушло на иллюзию. Учитывая, что и сама жизнь наша – иллюзия». Вздыхает.
«А на что ты хочешь тратить жизнь? Точнее — остаток своей иллюзии?»
«Тебя это вряд ли заинтересует. На медитацию, очищение ауры, проработку чакр, подъем энергии кундалини. На самосовершенствование. Если интересно, приходи в центр».
Но я слишком недоверчива чтобы позволить кому-то прорабатывать мои чакры, наводить порядок в моей ауре, и тем более поднимать мою энергию кундалини. Вежливо отказываюсь, а в следующий раз уже не спрашиваю «как дела», перехожу сразу к делу.
«Мои все гриппуют. А твои?»
«Что значит «твои? мои?» Они свободные люди. (долгая пауза) Ну если тебе это так уж интересно, то да, они тоже болеют».
«Чем лечитесь?»
«Болезни имеют духовную природу, лечить их бесполезно. Нужно правильно мыслить, и болезни уйдут. Мои муж и сын этого пока не понимают…Вот и болеют»
«Но ты им хотя бы мед, ромашку даешь?»
«Что значит «даешь»? – И опять молчит.
«Ну мёд кладешь им в чай?»
«Что значит «кладешь»? Они хозяева своей судьбы, если им нужно – пойдут сами на кухню и найдут там мед».
Да что с ней такое? Магнитные бури, что ли… Делаю последнюю попытку разговорить ее.
«Слышала новость? Кошкины, наконец, разводятся».
«Не удивлена. Союз, основанный исключительно на плотском влечении и материальном благополучии не бывает прочным. У них не было духовной связи, общих интересов…»
«А, по-моему, просто Кошкин – козел. Сколько можно было терпеть его измены».
«Не судите и не судимы будете», — все более загробным голосом говорит Инна.
«Ты стала православной?»
«Этому общемировой духовный опыт нас учит, а не только православные».
«А все равно Кошкин козел. Ирка говорила мне, что он ей хвастался, что в конфетах, которое производит его цех, нет ни крошки чего-нибудь живого. Ни какао, ни даже сахара. Одни заменители и красители. А наши дети это едят. Он это ей со смехом рассказывал, мол, вон какой я ловкий, как я лохов обманываю. Козел и есть».
«Не порти себе карму гневом. Это бессмысленно» — равнодушно отвечает Инна и зевает.
«Ладно, я тогда в другой раз позвоню». – Кладу трубку с облегчением. В следующий раз не звоню. У человека духовная жизнь в разгаре, кундалини на пике, можно сказать, а я тут со своими конфетами, «Фамилией».
В общем, позволяю человеку отдохнуть от меня.
Через некоторое время узнаю, что Инна ушла с работы, ушла от Пети и уехала в горы со своим инструктором по йоге.
Я долго потом о ней ничего не слышала, только в инстаграмме видела раз фотографию в Гималаях. Два силуэта (мужской и женский) со спины, сидящие по-турецки и встречающие оранжевый рассвет.
И вот, года через два, она вдруг сама позвонила. «Как дела? – говорит, и сразу же: можно, я зайду?
Пришла – худая, сморщенная, загорелая, грустная. Вручила мне бутылку хереса.
— Ты пьешь? Ты же говорила, что больше не одурманиваешься, что алкоголь, кофе, соль, сахар – суть наркотики и убивают внутренний огонь туммо? или как там его?
— Это неважно. Ну пью, подумаешь. И курю тоже. Чрезмерно заботиться о своем теле – это тот же эгоизм. Был у меня один такой товарищ, тоже все о теле заботился… Гибкий такой товарищ… Да пошел он… (нецензурное слово) .
Вынула сигарету, открыла окно, села на подоконник и закурила.
— Жизнь научила меня тому, что нельзя пренебрегать ею, убегать от нее. Нужно пытаться менять ее. Воспитывать этот мир. Нужно действовать. Мы рождены, чтобы…
— Сказку сделать былью?
— Не смейся, я серьезно.
Оказалось, она теперь работает в предвыборном штабе какого-то депутата, придумывает слоганы ему, организует встречи с избирателями. Теперь, когда я спрашиваю: «Как дела?», она отвечает: «Ужасно. Слышала, во Владивостоке опять мэра переизбрали? Фальсификация. Коррупция. Пора валить. Я бы свалила, если бы не боль за родину». Боль ее проявляется в том, что она теперь через слово матерится, подстриглась так, что волос как будто совершенно на голове нет, завела пять аккаунтов и все транслирует там разные политические ужасы.
А когда-то она была нежной тоненькой девочкой, с облачком кудрявых волос. Помню, мы с ней сидели за одной партой и до хрипоты спорили, кто лучше: Дитер Болен или Томас Андрес из группы «Модерн Токинг».
Я стояла за блондина Болена и напирала на то, что он композитор, а значит – умный, а она говорила, что он грубый и некрасивый, а как только видела влажные глаза красавца Андреса и слышала «You are my heart, you’re my soul» начинала безутешно плакать.
Что с нами делает жизнь, Инна?
Д.Еремеева
